Владислав Ходасевич
Грустный вечер и светлое небо, В кольце тумана блестящий шар. Темные воды - двойное небо... И был я молод - и стал я стар.
Темные ели, обрывный берег Упали в воды и вглубь вошли. Столб серебристый поплыл на берег, На дальний берег чужой земли.
Сердцу хочется белых башен На черном фоне ночных дерев... В выси воздушных, прозрачных башен Я буду снова безмерно нов!
Светлые башни! Хочу вас видеть В мерцанье прозрачно-белых стен. В небо ушедшие башни видеть, Где сердцу - воля и сладкий плен!
Белые башни! Вы - знаю - близко, Но мне незримы, и я - один... ...Губы припали так близко, близко, К росистым травам сырых ложбин...
О, в душе у тебя есть безмерно-родное, До боли знакомое мне. Лишь на миг засветилось, и снова - иное, Улетело, скользя, в тишине.
Лишь на миг, лишь на миг только правды хочу я! Задержать переменность твою... Словно что-то возможное чуя, Я ловлю световую струю!
Здесь! И нет! Но я знаю, я знаю - Сердце было мгновенно светло... Я был близок к расцветшему Раю... И мое! И твое! - И ушло!
Нет, больше не могу смотреть я Туда, в окно! О, это горькое предсмертье,- К чему оно?
Во всём одно звучит: "Разлуке Ты обречен!" Как нежно в нашем переулке Желтеет клен!
Ни голоса вокруг, ни стука, Всё та же даль... А всё-таки порою жутко, Порою жаль.
В час утренний у Santa Margherita Я повстречал ее. Она стояла На мостике, спиной к перилам. Пальцы На сером камне, точно лепестки, Легко лежали. Сжатые колени Под белым платьем проступали слабо... Она ждала. Кого? В шестнадцать лет Кто грезится прекрасной англичанке В Венеции? Не знаю - и не должно Мне знать того. Не для пустых догадок Ту девушку припомнил я сегодня. Она стояла, залитая солнцем, Но мягкие поля панамской шляпы Касались плеч приподнятых - и тенью Прохладною лицо покрыли. Синий И чистый взор лился оттуда, словно Те воды свежие, что пробегают По каменному ложу горной речки, Певучие и быстрые... Тогда-то Увидел я тот взор невыразимый, Который нам, поэтам, суждено Увидеть раз и после помнить вечно. На миг один является пред нами Он на земле, божественно вселяясь В случайные лазурные глаза. Но плещут в нем те пламенные бури, Но вьются в нем те голубые вихри, Которые потом звучали мне В сиянье солнца, в плеске черных гондол, В летучей тени голубя и в красной Струе вина. И поздним вечером, когда я шел К себе домой, о том же мне шептали Певучие шаги венецианок, И собственный мой шаг казался звонче, Стремительней и легче. Ах, куда, Куда в тот миг мое вспорхнуло сердце, Когда тяжелый ключ с пружинным звоном Я повернул в замке? И отчего, Переступив порог сеней холодных, Я в темноте у каменной цистерны Стоял так долго? Ощупью взбираясь По лестнице, влюбленностью назвал я Свое волненье. Но теперь я знаю, Что крепкого вина в тот день вкусил я - И чувствовал еще в своих устах Его минутный вкус. А вечный хмель Пришел потом.
Люблю людей, люблю природу, Но не люблю ходить гулять, И твердо знаю, что народу Моих творений не понять.
Довольный малым, созерцаю То, что дает нещедрый рок: Вяз, прислонившийся к сараю, Покрытый лесом бугорок...
Ни грубой славы, ни гонений От современников не жду, Но сам стригу кусты сирени Вокруг террасы и в саду.
В грохоте улицы, в яростном вопле вагонов, В скрежете конских, отточенных остро подков, Сердце закружено, словно челнок Арионов, Сердце недвижно, как месяц среди облаков. Возле стены попрошайка лепечет неясно, Гулкие льдины по трубам срываются с крыш... Как шаровидная молния, сердце опасно - И осторожно, и зорко, и тихо, как мышь.
Так! наконец-то мы в своих владеньях! Одежду - на пол, тело - на кровать. Ступай, душа, в безбрежных сновиденьях Томиться и страдать!
Дорогой снов, мучительных и смутных, Бреди, бреди, несовершенный дух. О, как еще ты в проблесках минутных И слеп, и глух!
Еще томясь в моем бессильном теле, Сквозь грубый слой земного бытия Учись дышать и жить в ином пределе, Где ты - не я;
Где, отрешен от помысла земного, Свободен ты... Когда ж в тоске проснусь, Соединимся мы с тобою снова В нерадостный союз.
День изо дня, в миг пробужденья трудный, Припоминаю я твой вещий сон, Смотрю в окно и вижу серый, скудный Мой небосклон,
Всё тот же двор, и мглистый, и суровый, И голубей, танцующих на нем... Лишь явно мне, что некий отсвет новый Лежит на всем.
Прохожий мальчик положил Мне листик на окно. Как много прожилок и жил, Как сложно сплетено!
Как семя мучится в земле, Пока не даст росток, Как трудно движется в стебле Тягучий, клейкий сок.
Не так ли должен я поднять Весь груз страстей, тревог, И слез, и счастья - чтоб узнать Простое слово - Бог?
В темноте, задыхаясь под шубой, иду, Как больная рыба по дну морскому. Трамвай зашипел и бросил звезду В черное зеркало оттепели.
Раскрываю запекшийся рот, Жадно ловлю отсыревший воздух,- А за мной от самых Никитских ворот Увязался маленький призрак девочки.
Самая хмельная боль - Безнадежность, Самая строгая повесть - Любовь. В сердце Поэта за горькую нежность С каждым стихом проливалась кровь.
Жребий поэтов - бичи и распятья. Каждый венчался терновым венцом. Тот, кто слагал вам стихи про объятья, Их разомкнул и упал - мертвецом!
Будьте покойны!- всё тихо свершится. Не уходите!- не будет стрельбы. Должен, быть может, слегка уклониться Слишком уверенный шаг Судьбы.
В сердце Поэта за горькую нежность Темным вином изливается кровь... Самая хмельная боль - Безнадежность, Самая строгая повесть - Любовь!
Царевна ходит в красном кумаче, Румянит губы ярко и задорно, И от виска на поднятом плече Ложится бант из ленты черной.
Царевна душится изнеженно и пряно И любит смех и шумный балаган,- Но что же делать, если сердце пьяно От поцелуев и румян?
Слышу и вижу вас В вагонах трамвая, в театрах, конторах И дома, в мой вдохновенный час, При сдвинутых шторах. Вы замешались в толпу, вы снуете у фонарей, Там, где газетчик вопит о новых бедах России.
Иду, вдыхая глубоко Болот Петровых испаренья, И мне от голода легко И весело от вдохновенья.
[Иду, как ходит ветерок По облетающему саду.] Прекрасно — утопать и петь.
Благодари богов, царевна, За ясность неба, зелень вод, За то, что солнце ежедневно Свой совершает оборот;
За то, что тонким изумрудом Звезда скатилась в камыши, За то, что нет конца причудам Твоей изменчивой души;
За то, что ты, царевна, в мире Как роза дикая цветешь И лишь в моей, быть может, лире Свой краткий срок переживешь.
Над полями, лесами, болотами, Над изгибами северных рек, Ты проносишься плавными взлетами, Небожитель - герой - человек.
Напрягаются крылья, как парусы, На руле костенеет рука, А кругом - взгроможденные ярусы, Облака - облака - облака.
И, смотря на тебя недоверчиво, Я качаю слегка головой: Выше, выше спирали очерчивай, Но припомни - подумай - постой.
Что тебе до надоблачной ясности? На земной, материнской груди Отдохни от высот и опасностей,- Упади - упади - упади!
Ах, сорвись, и большими зигзагами Упади, раздробивши хребет,- Где трибуны расцвечены флагами, Где народ - и оркестр - и буфет...